«Раз есть мой язык родной...» С. Чураева

Рами Гарипов. Стихи и письма. – Уфа, Китап, 2022. – 152 с.

Истинно народный поэт получает бессмертие – его поэзия продолжает пульсировать в кровотоке народа поколение за поколением. Ведь народный поэт не просто слагает строки – он меняет словесный код в родном языке. В сознании тысяч людей стихи его словно заново рождаются раз за разом, и каждый раз невозможно представить, что можно было обходиться без них. Их помнят с детства, их повторяют, как заклинание, как молитву.
Двадцатидвухлетний Рами Гарипов в стихотворении «Юрюзань», давшем название дипломному сборнику, уже предвидел свой поэтический путь – уверенно идти от истока, спускаясь с Уральских гор, набирая силу и глубину, не теряя при этом родниковой прозрачности и чистоты.
Прозрачность и чистота – незамутненная искренность – присуща Рами Гарипову с юных лет и ранних стихов. Он не боится быть искренним, не пытается повторять за другими. Поразительно точно, без малейшей фальшивой ноты студент Литинститута Гарипов подбирает слова, чтобы передать ощущения нежности, умиления, грусти, надежды и радости. Первый поцелуй, даже не поцелуй, а лишь греза, мечта о щеках пока не встреченной девушки... Первая женщина, первенец на руках... – обыденно и прекрасно.
Вот в стихотворении «Первый цветок» – влажный снег, вкусно пахнущий близкой весной. Лирический герой переполнен любовью, ожиданием отцовства – первого. Поэтому снег похож на манную крупу, и солнце не подтапливает белый сугроб, а бережно сдвигает ткань с лица любимой женщины...
В стихотворениях Рами Гарипова – с ученических и до поздних – не отыщешь привкус гордыни, любования собой, в них нет конъюнктурного подсластителя, ничего не добавлено ради престижа и моды.
Рами Гарипову претила любая искусственность:

Всему, что в комнате твоей, – привет!
Привет столу, ковру, оконной раме,
Всему, к чему уже немало лет
Я прикасаюсь бережно руками.

И лишь на подоконнике твоем
Цветам бумажным, не влюбленным в лето,
Не пахнущим ни ветром, ни дождем,
Нет и не будет моего привета.

Прошу тебя, коль мы с тобой друзья,
От тех цветов, что видеть не под силу,
Пока я жив, – спаси мои глаза,
Когда умру, – спаси мою могилу.

Казалось бы, типично советская биография – военное детство, погибший под Сталинградом отец, учеба в институте, женитьба, трое детей... Но в том-то и уникальность Рами Гарипова, что все в его жизни – обретения и потери, встречи и расставания, впечатления и размышления – все шло в сердечную топку и возвращалось щедрым жаром всеохватной любви, выраженной в поэтических строках.
Рами Гарипов – редчайший образец и подлинного поэта, и настоящего человека: нежного сына, любящего мужа, отца. «Я узнала о башкирах, об их порядочности, скромности, открытой душе, о красоте твоей Родины, да разве обо всем напишешь. Господи!..» – писала Надежда Гарипова – любимая женщина, супруга, верная спутница, мама его детей. Москвичка, без сомнений сменившая столицу огромной страны на столицу автономной республики, а после – на деревушку в Уральских горах. Пожалуй, иной жены и не могло быть у мужчины столь высокой человеческой пробы.

И виду не подам я, дорогая,
Что больно мне, что плакать я готов.
Работать буду, устали не зная,
Без вздохов и без жалостливых слов.

Но, добрая и чуткая на диво,
Ты все, как есть, в глазах моих прочти
И нежными руками молчаливо
Беду мою прижми к своей груди.

И разом схлынет все, что сердце гложет,
И сердце успокоится, любя.
Не это ли и делает, быть может,
Меня мужчиной, женщиной тебя?

Прошло и десять, и двадцать, и тридцать лет после первого сборника, а сердце Рами Гарипова не зарастало защитной коростой – продолжало реагировать учащенным биением на красоту и величие мира: на бегущего по росе жеребенка, на цветок, на разнотравье лугов, на птичью песню и бег облаков по небу... Открытое сердце Рами Гарипова вмещало в себя всю радость и всю боль бытия – так уж устроен поэт, призванный быть народным.
Сносят старинные здания, уродуют облик города, поэт отзывается стихотворением «Уфимский вокзал»:

...Нет прежнего зеленого вокзала,
Что молодого Ленина видал.
Совсем другой, каких в стране немало,
Стоит теперь на площади вокзал.

Тот, старый, был как памятник былому,
К далеким зорям возвращавший нас.
Мы зря, видать, дома иные к слому
Приговорить торопимся подчас.

Да мне-то что?
Я не из тех, пожалуй,
О ком припомнят через много лет.
Но жаль, что на путях к тому вокзалу
И мой невозвратимо стерся след...

В эпоху советской уравниловки – когда все народы и нации сплавлялись в едином котле – Рами Гарипов отстаивал национальную идентичность. Ему было важно чувствовать ток родной крови в жилах, вкус родного языка на губах. Причем родная кровь для поэта – понятие, не отделяющее от остальных, а напротив, вводящее в большой многоцветный мир. «Черт побери это вавилонское смешение языков!.. – восклицал он в письме к Надежде Васильевне. – Но раз есть мой язык родной, такой же прекрасный, такой же певучий, такой же первородно богатый оттенками, красками, и раз я его люблю до одурения, и раз я знаю, что в будущем времени его не будет (от этого сознания у меня любовь к нему еще сильнее), мне бесконечно жаль, что они на другом счастливом языке не звучат так, как я их пишу на своем бесконечно родном, «на смерть обреченном» языке... (я рыдаю, когда эти строки пишу). О, если бы история могла меня уверить, что жив будет и мой язык в веках, и через сотни лет будут звучать над Уралом башкирские песни, я сегодня бы, сейчас же пошел на виселицу, чтобы своей счастливейшей смертью дать долгую-долгую жизнь языку моего народа...»
Рами Гарипова в свое время критиковали за стихотворение «Родной язык», теперь оно стало программным. В 1972 году Рами Гарипов написал еще одно мощное стихотворение о родном языке – «Струна»:

По очевидной для него причине
С укором говорит приятель мне:
— Как ни старайся, ты – не Паганини,
А все играешь на одной струне.

Все – про язык да край свой, будто мало
Тем на земле – ты оглядись кругом! —
Но старая струна не отзвучала,
А друг, похоже, сделался врагом.

Одна струна!
Но от души народной
Идет ко мне ее тугая нить.
Сто струн других, порвись она сегодня,
Ее бы не сумели заменить.

Ей равных нет – спасая от кручины,
Она сверкает, радуге под стать.
Я – не паук, что нить для паутины
В любом углу готов себе соткать.

Звучит струна, столетья окликая,
И думаешь: в былые времена
Для Пушкина, Шевченко и Тукая
Была священна эта же струна.

Одно над нами солнце, но предела
Нет свету, побеждающему тьму.
И песня соловья не надоела
Мелодией привычной никому.

Родимся мы на свет и умираем,
Заметь себе, не сто – всего лишь раз.
Простор, что мы зовем родимым краем,
Один у нас, язык один у нас.

Мне переборов сотни струн дороже
Одной струны неповторимый звук.
А остальные девяносто девять... Что же,
Оставь их при себе, мой строгий друг.

Сберегая башкирский язык, пропуская через свой кровоток, Рами Гарипов – и двадцатилетний, и зрелый – менял его, обогащал, насыщал живительной силой родного Урала. Не зря Гарипов стоит в том же ряду, где перечислены Пушкин, Шевченко, Тукай, создавшие для своих народов поэзию заново.
С годами его творчество стало шире и глубже – как было предсказано в стихотворении «Юрюзань». В него пришло трагическое осознание экзистенциального одиночества, скверного мироустройства. Бесстрашие и мудрость – вот «поздний» Рами Гарипов. Обтесанный до совершенства: снаружи – невзгодами и предательством, изнутри — постоянным кипением мыслей и чувств, работой над собственными стихами и над переводами классиков.
Как написано его последнее стихотворение «Февраль. Буран»! Оно и не написано вовсе – выдохнуто, предсмертно, прерывисто. Строки подобны снегу: словно сдувает одну за другой с каждым порывом ветра. Вот осталось в конечной всего лишь слово... А вот и его смахнуло – вместе с автором. Буран. Февраль. Через несколько дней – 12 февраля – Рами Гарипову исполнится сорок пять.
Казалось бы – просто непогода разыгралась накануне дня рождения, отсюда тоска. Но нет – сорокапятилетний мужчина пытается и не может принять неизбежное. Как вытерпеть эту жизнь? Как вытерпеть смерть? Ледяной буран сбивает с ног, за ним весна – но уже без поэта. Стихнет ветер, очнется мир. Но – без Рами. Останутся только строки, меж которыми скрыта мольба: «пронеси эту чашу мимо...»
Мы, читая, становимся нескромными свидетелями нестерпимой человеческой муки и пугающего величия. Невыносимой нежности и, наконец, силы смирения. Поэт с последним словом опускает голову под гильотину последнего в эту зиму бурана... И толпа читателей замирает в ожидании финального – фатального – порыва ветра в открытое сердце. Мы знаем – сейчас поэт упадет, а он писал – еще живой, предчувствующий, но живой.
Как передать это все на другом языке? Как пережить самому? И – уцелеть? Рами Гарипову не повезло с переводами больше, чем многим его собратьям по цеху. Если тексты тех, кто не вполне обоснованно претендовал на роль национальных поэтов, переводчики «доводили до ума», подправляли, дотягивали до удобочитаемой формы, то Рами Гарипову часто отсекали все, что выше средней установленной планки. То есть – поэзию. В советских переводах она теряет порой непосредственность, начинает говорить выспренно и местами банально. Однако пробивается и пробьется сквозь чужие слова, родником через камни – слишком много в ней жизни. Да, Рами Гарипов провоцирует на перевод – в строки его так легко влюбиться. А соответствовать – трудно. И по-настоящему страшно пойти за поэтом – как бы ни любил! – до предела.
Но эти стихи – живые и жаркие – будут переводить опять и опять. Они звучат все громче и громче, хотя со смерти Рами Гарипова прошло почти полстолетия – сорок пять: ровно столько, сколько он прожил на Земле.
Сегодня, когда уже в глобальном масштабе идут унификация, стандартизация всего и вся, обезличивание, лишение признаков пола, национальности, расы, – возрастает ценность уникального, настоящего. Мужская нежность к любимой женщине и забота о ней, любовь к ребенку, колыбельная для малыша на языке прабабок и прадедов – все это становится столь же редким, как чистая родниковая вода. Как искреннее – не на продажу, не для премий и званий – слово поэта Рами Гарипова.

Светлана Чураева,
секретарь Союза писателей РФ,
председатель Объединения
русскоязычных писателей
Союза писателей РБ